https://www.stihi.ru/2015/02/09/5377

ВСТУПЛЕНИЕ

Автор проекта Наира Гелашвили

Художник Юрий Мечитов

БАРД ИЗ БЛИЗКОЙ ДАЛИ

«Такая жизнь у нас,

Что делать с ней?

Еë менять сейчас

Ещё больней...», —

Пел глубокий мужской голос в один из холодных январских вечеров

2011 года, в зале, переполненном до отказа мультиэтнической публикой.

В окнах первого этажа одного из домов Старого Тбилиси виднелся

внутренний дворик с нежным, дрожащим на ветру фонтаном и качающи-

мися ветвями вечнозелёных кустов.

«Мужская горечь» — всплыли у меня в голове (или в сердце) слова одно-

го из очень дорогих мне поэтов — несравненного Георга Тракля: «Mannliche

Schvwermut». Да, это был очень мужской голос, страстный и горестный, го-

лос человека, неспособного облегчить себе жизнь лёгким взглядом на, хотя

бы внешне, простые явления человеческого бытия.

Но, так как тогда я не совсем хорошо разбирала слова, мне показалось,

что речь идёт о «нашей» общей, т.е. общественной жизни, которую, соглас-

но песне, менять уже не стоило, потому, что от этого она стала бы ещё более

невыносимой и болезненной.

И вот согласиться с этой мыслью, не смотря на всю заворожëнность

«бездонной тоской» неизвестного барда, — я никак не могла, потому что

всегда была сторонницей радикальных перемен в «нашей жизни», а осо-

бенно сейчас, когда она всё стремительнее превращалась в какой-то удуша-

ющий абсурд. Ведь и это мероприятие было ответной реакцией на очеред-

ной, совершенно непонятный, всплеск безрассудства со стороны властей

Грузии: совсем недавно было неофициально запрещено исполнение рус-

ских песен в общественных местах, в кафе и ресторанах. Правда, никто

особенно не проявлял готовности подчиниться импульсивному указу, но

удар был нанесён. И «Кавказский дом» (Центр культурных взаимосвязей

т.е. дом для людей всех национальностей и вероисповеданий, называемый

в народе Ноев ковчег»), — решил срочно усилить заботу о русскоязычных

авторах и исполнителях города Тбилиси. В результате всего этого, уже в

феврале того же года — в нашем «доме», а конкретно: в его скромно, но

уютно обустроенном подземном пространстве — бывшем винном погребе

старинного особняка — возникло арткафе — «ДНК», в последствии с лёгкой

руки одного из наших сотрудников в шутку окрещённое «Подпольем».

Культурменеджером кафе стал Ника Джинчарадзе — русскоязычный

бард, который пока что допевает свою песню в вышеупомянутом концерт-

ном зале на первом этаже этого же здания:

«Я буду ждать с надеждой вечерами

Знакомый стук в незапертую дверь -

Святой барьер меж нашими мирами,

В котором и исчезнешь ты теперь...>>

(«Такая жизнь у нас...»)

Только сейчас я поняла, что эта незабываемая песня не о нашей удруча-

ющей общественной жизни, а о горестях любви: о <<я и ты».

***

Вскоре после вышеупомянутого концерта я попросила у, почти ещё не

знакомого, барда собрать свои разбросанные стихи и песни, отпечатать и

принести в Кавказский дом.

Выяснилось, что он серьёзно не относился к своим стихотворениям.

О таких вещах заботится обычно окружение. Я неоднократно наблюдала

в жизни: когда ближайший социум несерьёзно относится к молодой твор-

ческой личности, человек тоже начинает несерьёзно воспринимать самого

себя и, что самое печальное, — несерьёзно писать. Не все могут бороться

против всего. Особенно у нас, где одарённым, в большинстве случаев, не

достаëт уверенности в собственных силах, а бездарности упёрто протапты-

вают себе дорогу... Вспоминаю, как однажды гостивший в Тбилиси Булат

Окуджава сказал: «Помогайте одарённым, неодарённые пробьются сами».

Знала я и такие случаи: поэт только тогда начинал серьёзно работать, ког-

да некий литератор опубликовывал серьёзную рецензию о его творчестве.

Допустим, вот такого содержания: хотя у этих стихотворений имеются не-

достатки, некоторые из них слишком наивны, а некоторые недостаточно

индивидуально обрабатывают знакомые мотивы или вечные темы, тем не

менее, их автор — настоящий поэт, который может в результате строгой ра-

боты достичь подлинного успеха. Мне тоже приходилось бывать автором

подобных рецензий и, может быть, и сейчас у меня получается что-то вроде

этого.

***

<<Любовь - суть всех вещей на этом свете...>>

«Я никак нас на два не делю...>>

<<Любовь моя схожа с войной...>>

Оказалось, что не только вышецитируемая песня Н. Джинчарадзе, но

и всё его творчество: стихи и песни — мало интересуется, так называемой,

гражданской жизнью, а пытается разгадать вечно мучающую тайну любви:

Почему не осуществляется то, чего человек больше всего жаждет? В чём он

больше всего нуждается? Что больше всего выявляет внутреннюю красоту

и духовные возможности человека? Почему совместное сожительство двух

соединённых любовью личностей не является встречей душ, их диалогом и

дружбой? Почему в жизни не приходит к нам тот или та — наше ближащее

существо, которое мы ждём почти до старости и так хорошо его знаем в на-

ших грёзах? — если потребностью всего этого пропитана вся человеческая

натура... «Песни ждут от любви, а она, а она не запела...>>

Как известно, почти не существует такой лирики в океане мировой по-

эзии, значительным мотивом или лейтмотивом которой, не являлась бы лю-

бовь. Но очень редки случаи, когда всё существо поэта, особенно мужчины,

вся его эксистенция сконцентрирована в любви к любви; в остром почти

разрушительном переживании любви как невозможности. И эта острота

благодаря голосу, пропитанному глубокой тоской и драматизмом особенно

проявляется в песне:

<<Болею я, давно и безнадёжно.

Надежду на хорошее храня,

Нелепо верит в то, что невозможно,

Безумец где-то в глубине меня.

Любимая, хорошая, родная,

Так вышло — ты со мной, но не моя...»

(<<Болею я...>>)

Это такое душевное состояние, когда человек никак не может прими-

риться с несуществованием идеала в жизни (эту проблему наша старая

хрестоматийная терминология называла — «разрывом между идеалом и

действительностью»). Конечно, восприятие любви главной человеческой

возможностью и призванием, это вечная классика и вечный романтизм

— вызывающие ощущение окончательной выбитости из контекста в нашем

антипоэтическом столетии. И эта непримиримость часто создаëт впечат-

ление болезни, хотя провести грань между болезнью и любовью никогда

легко не удавалось.

И в этом контексте в первую очередь мне вспоминается немецкоязыч-

ная поэтесса Эльзе Ласкер-Шюллер. «Я внесла любовь в этот мир», и

это было её главным посланием, а с ним: «Каждая состоявшаяся любовь и

дружба возрождает первообраз вселенной». И она тоже никогда не могла

примириться с ущербностью первообраза мира и увяданием любви — этого

растения неземного происхождения в тяжелейшей атмосфере Земли.

«То ли я не взрослею, никак, не решаясь расстаться с мечтой,

Всё ищу и ищу, как мальчишка, надеясь и веря...

То ли мир этот не для меня — не найти в нём единственной той,

Без которой вся жизнь не ниспосланный дар, а потеря...>>

(«Закованные души»)

Видно, что ничего на этом свете, и сам этот свет не имеет значения для

нашего барда, если между женщиной и мужчиной не существует истиной

связи, связи, превращающей их в единое целое.

Если главное счастье — любовь разбита, её осколками изрезан весь мир

и поэт уже не находит ориентиры, устойчивое место в этой всеобщей ущер-

бности:

«Мне осколки разбитого счастья изрезали мир,

И обрывки привычных картин больно режут глаза.

Днища пепельниц в доме, наверное, стёрлись до дыр.

И, как будто я сам разделился на <<против» и «за»!

Заблудился в себе, что к чему не пойму, хоть кричи.

Мысль перечит словам, каждый жест, каждый шаг невпопад.

И не радуют звёзды как прежде в холодной ночи —

Надо мчаться вперёд, а меня будто тянет назад!..>>

(«Осколки счастья»)

***

Если мы проследим эти стихотворения хронологически, увидим, что

ранние житейские наблюдения, рассуждения и максимы заменяются образ-

ными констатациями, что придаёт стихотворениям индивидуальный харак-

тер и повышает их поэтическое качество. К тому же реально-конкретный

персонаж ситуационных стихотворений — возлюбленная или спутница жиз-

ни — постепенно заменяется символическим образом женщины — идеалом,

корни которого идут очень далеко в глубину мистической памяти или со

знания. Это движение души в пространстве доисторической, мифической

древности, и если мы представим этим пространством Эдемский сад — там

она вращается не вокруг Евы, а вокруг Лилит. (Лилит — первая жена Ала-

ма согласно древнееврейским легендам, выросшим из одной тёмной фразы

библии, конкретно — «Сотворение мира (27). Она требовала от Адама пол-

ного равноправия, включая брачное ложе. Но Адам отказал ей в разделе-

пии власти, и Лилит навсегда сбежала от него. Она превратилась в пар и

навечно осталась мерцающим призраком, который бродит повсюду и мстит

за свою отверженность. В религиозных легендах Лилит приняла облик оча-

ровательного злого демона, — поэты узрели в ней идеал и подлинную вто-

рую половину Адама, тайное томление по которой больше никогда не даст

покоя мужчине). Подобные ассоциации вызывает текст, который является

предисловием музыкального диска Н. Джинчарадзе <<Из чьей-то тени...»:

<<Какая ты? Сказать? Да не поверишь...

Богиня, свет, заветная мечта...

Морская глубь, которой не измеришь,

Блаженство, бред, страданье, пустота...

Ты небылица, вера и надежда,

Рассказанная сказка наяву...

И умница, и чудо, и невежда...

Тобою жить нельзя, а я живу...

Блаженство, мука, солнце, непогода,

И далека, и, вместе с тем близка...

В одном лице и рабство и свобода,

Ты счастье и бездонная тоска...>>

(«Ты небылица»)

Что эта вожделенная и потерянная вторая половина имеет неземную

природу, поэт выражает странной метафорой: «Венчание с голубкой»:

<<Обвенчался я с голубкой

Сбылись давние мечты,

С самой чистой, самой хрупкой,

Небывалой красоты.

Золотых колечек парой

Нас сам Бог окольцевал...>>

<<Голубка-ворона»

Вместе с тем воображённый, придуманный образ, т.е. образ женщины,

существующий только в душе поэта, и образ реально существующей жен-

щины непонятно и болезненно переплетаются друг с другом.

«Собственную сказку сам себе прочту,

Сам себе придумал женщину-мечту...

И пусть нет мне места в сердце изо льда,

От любви не деться никуда...

День и ночь сам не свой и сквозь сон — бред.

День и ночь как слепой, лишь она — свет.

Всё неважно вокруг, суета, ложь.

Только мысли о ней и в груди — дрожь!

Заблудился в страсти — сам тому виной.

Пропаду, наверно, да и чёрт со мной!

Так, дотла сгорает, падая, звезда...

От любви не деться никуда...>>

(«Ты небылица»)

Если такая любовь или жажда любви не освободится от крайней страс-

тности и одержимости, — это действительно может оказаться путём к су-

масшествию.

Если любовь между мужчиной и женщиной несбыточна, то эта судьба

ожидает и всю вселенную — это есть её заболевание на самом элементарном

уровне: ведь она была создана для мужчины и женщины, как прекрасное

место для их любви и дружбы. Вот как будто всё это живёт в подсознании

или надсознании «печального барда», и упрямо старается вызвать изна-

чальную гармонию между первыми мужчиной и женщиной существовав-

шую до разрыва с Богом.

Когда-то, в начале прошлого века Райнер Мария Рилке настоятельно

рекомендовал одному молодому поэту, предостеречься от создания любов-

ных стихотворений из-за накопленного в этой области огромного и вели-

колепного поэтического опыта. Этот совет, пожалуй, значителен для всех,

но одаренность и очень личная, глубокая мужская горечь превращает даже

самые простые и бесхитростные строки в незабываемые песни.

И писать о любви настолько же сложно насколько необходимо в наше

время, где большая часть молодых ничего не может предложить друг другу

и обществу кроме своего тела и его «способностей» из-за крайней духов-

ной истощённости и постепенному вырождению сильных эмоций.

А любовь даже в таком пространстве сохраняет свой язык, и с помощью слов

с оттенком романтической старины наполняет нас мечтой о тех крыльях,

которыми одаряет только она сама:

«Как вода в воде,

Как звезда в звезде,

И душа в душе ищет свет...>>

Отыскать бы вот...

Чтобы жизнь в полëт...>>

(«Одиночество»)

***

«Я б дорого дал, чтоб вернуться лет тридцать назад,

В такой же вот, вроде бы вечер, да только другой,

Когда и листочку, и ветру, и птице был рад,

Мальчишка, с годами, увы, оказавшийся мной».

(«Я б дорого дал...»)

«Я - гений, поселившийся в невежде,

я-грешник, прибывающий в раю...>>

(«За что мне всё это?..>>)

<<Лирический герой» музыкально-поэтического творчества Н. Джин-

чарадзе (который идентичен автору) так же страдает от невозможности

любви, непознаваемости человека, вселенной и собственной личности. Он

— человек рассерженный или даже озлобленный на самого себя потому, что

понять себя самого также не получается, как и никого, и ничего вокруг:

Причина этого кроется, видимо, и в недовольстве своей природой. В недо-

вольстве, тем, что ребёнок в нём уже состарился, а может и умер, ребёнок,

в котором самые простые явления вызывали восторг — будь, то падение лис-

та, взлёт птицы или дуновение ветра.

Этот экзистенциальный дискомфорт подразумевает внутреннее раздво-

ение на <я>> и <я>>. Одно «я>> устаëт от другого, он уже и не может жить с

другим <я>> или в нём. Так как видит и в себе ту бесконечную драму, что

происходит вне его жизни: постоянное противостояние света и тьмы:

«Ангел жил во мне или бес?!!

Свет и тьма дрожат на весах...>>

(«Поле дураков»)

Из-за невыносимости этого раздвоения одно <я>> бежит от другого, но

это бегство, вызванное внутренним раздором не может привести сбежавше-

го, ни в какой оазис, он может оказаться только в безжизненном ланшафте

замороженный дьявольским дыханием, где он остаётся только с вороньëм

и ветром... А ведь в действительности это ландшафт его же души, так как

внутреннее раздвоение — всегда болезнь:

«Я бегу от себя, в этой дьявольской стуже,

По бескрайнему полю, всё на свете кляня.

Ни себе и ни Богу, ни чергу не нужен...

Только ворон да ветер - все, что есть у меня.

(«Ворон да ветер»)

«Отпустите меня от меня, всё равно я уйду...

Оголело пустой и ненужный себе самому».

(«Свиданье с грозой»)

«Возврати мне меня...>>

(«Что творится со мной?..>>)

Хотя ледяное начало, которое угрожает внутреннему огню, т.е. ин-

тенсивности эмоций, сильным чувствам: любви, радости, восторгу, боли

— пока не может победить, пока оно фрагментарно сосуществует с внутрен-

пей жизнью: «За божественным взлётом больное паденье...». Но именно

эта возможность наводит страх на творческого человека, что внутренний

холод может погасить внутренний огонь: «Эту боль, что пылает в горячей

груди... И превратить в реальность перспективу двойного сна: «Я, не про-

снувшись, заново усну...»

***

На стихотворения явно падает тяжёлая тень закрытого круга, — «И что

там далеко ходить, ведь замкнут круг...».

Совершенно очевидна необходимость мировоззренческого возобновле-

ния — необходимость расширение поля зрения и познания.

Становится жизненно необходимым выход из этой закрытости, напол-

ненной постоянным напряжением. И этот выход из внутреннего мира во

внешний происходит не в социум, а в природу.

(Полное отчуждение от социума, крайний индивидуализм, закрытость

в собственном мире, характерно как для грузинской, так и для русско-

язычной поэзии Грузии (и вообще, как известно,

ременного искусства). Но дополнительной причиной в

случае русскоязычных поэтов Грузии является их полная или значительная отдалённость от

грузинского языка и грузинской культуры, от эпистемы, от исторической

памяти коренного населения, т.е. большинства сограждан, что и обуслов-

ливает их пассивную социальную роль, слабую включённость в поток об-

точки зрения языка и культуры, их Родина - Россия,

физически - Грузия: место их рождения, детства, молодости.. Но иметь две

Родины часто в каком-то смысле означает не иметь, ни одной, то есть, оз-

начает более высокую степень одиночества и внутренней эмиграции, что, к

сожалению, также не становится темой и проблемой их творчества. А ведь

именно это и есть их собственный опыт, особенно обогащенный сейчас,

когда после долгого мирного сосуществования в пространстве империи эти

две Родины стали фатально враждовать друг против друга, завершив в 2008

году эту вражду пятидневной кровопролитной войной.

Но главный ментальный поток — демократически откорректированный

национализм (обостренный категоричным «либерализмом») в <<независи-

мых>> государствах, возникших на обломках империи (и создавших собс-

твенные «самовластья») воспроизводит новые негласные табу — и особен-

ные, наверное, для т.н. национальных меньшинств. Вряд ли какой-нибудь их

представитель станет «объективно» т.е. аналитически отображать в своём

творчестве «национальное большинство». А ведь описание нашей жизни,

увиденной глазами именно тех, кто живёт не в гуще событий, а на окраине,

— при творческой смелости и искренности, — по-настоящему обогатило бы

культурное пространство Грузии.

Только крайнее одиночество может максимально усилить чувствитель-

ность к природе, так чтобы луна, дождь, ветер, облака, ручей превращались

в одухотворëнные живые существа, с которыми можно говорить челове-

ческими словами, и излить на них свою любовь, как на возлюбленную....

Природа тоже женщина: и гроза, и луна, и осень... И они воспринимаются

нежными слушательницами исповеди одинокого сердца:

«Серым облаком над моим окном

Влрут покажется женщина-печаль...

Обернётся долгим проливным дождём

С плеч туманных сброшенная шаль».

(«Серое облако»)

«А в лунном свете по ночам так восхитительна весна,

Что жизнь в звенящей тишине ещё отчётливей видна.

Куда ни глянь — с ума сойти, ошеломляет благодать,

Как раньше этого всего, я мог совсем не замечать?!»

(«Что же мне не везëм...»)

Да, наш бард действительно способен на удивительные чувства. Вот

сейчас в этой лунной ночи мы становимся свидетелями совершенно друго-

го объяснения в любви:

«Миссис осень, Вы там во дворе

Снова девочкой кажетесь мне.

Видно в сердце огонь не угас —

Я влюблён в несравненную, в Вас...»

(«Миссис осень»...)

Осень - тайная подруга поэта:

«Ну, здравствуй осень, здравствуй, нежная.

Мы снова вместе под луной.

А у меня, увы, по-прежнему —

Всё так же — счастье не со мной».

(«Прости мне, осень, откровения...>>)

Самые чуткие наполненные заразительной лаской и теплом стихи рож-

дены именно из глубокого переживания природы. Например, очень милая

песня «Солнечный зайчик».

Но не всегда природа пробуждает в этом человеке нежные чувства. Гро-

за, например, вызывает всплеск дикого отчаяния выливающегося в, почти

что, зверином тембре голоса.

«Один в грозу

Уйду в поле.

Зажму слезу

Комом в горле.

Рычу, что зверь

И в кровь кожу...

Пойми, поверь,

Прости, Боже!>>

(«Один в грозу»)

Ясно: природа — второй дом поэта. Да, но какой дом является первым:

любовь или творчество? Поэт, наверное, сам этого не знает. Но в этом твор-

честве и то очевидно и опять таки, наверное, не осознанно для автора, что

ни любовь к женщине, ни природа, ни творчество, вместе взятые, недоста-

точны, для того чтобы человек с крайней чувствительностью и острыми

экзистенциальными вопросами нашёл покой, который так долго ищет.

<<Изо дня в день набат в груди моей тревожнее, -

По-настоящему пора бы жить, но как?>>

(«Изо дня в день...»)

А сможет ли эта душа, стремящаяся к полёту, существовать без метафи-

зического пространства?

«Сильным крылом воздух обьять,

В дальней дали птицу догнать,

Где же, спросить, бьётся в ночи

Лишь для меня пламя свечи?»

(«Птица-Мечта»)

Сам он уверен, что коллективный путь к Богу, предназначенный для

множества людей, — не для него. Его душит искание Бога в книге, пусть

даже это «Книга книг», т. е. Библия. Путь в церковь тоже не для него:

«Словно проклял кто — не спится, надо б в церковь — помолиться, ноги не

идут...».

Чувствуется холод и судьбоносность решения: в стоицизме полно-

го одиночества пробить путь к истине:

<<Пусть не по библии

Чёрные лилии,

Как на болоте

В душе зацветут...»

«Серое серому,

Белое белому,

Чёрному чёрное —

Я не ропщу...»

«Пусть не по библии

Чёрные лилии —

Я отыщу свою даже в аду...»

«Чёрному чёрное, в цвете ли суть.

Я своё светлое,

Жизнью воспетое,

Вырву, пройдя чёрный, может быть, путь».

(«Чёрные лилии»)

Нужно, наверное отметить: поэт относится к «Богу>> непоследователь-

но и фрагментарно. К небу поднимаются то его упрëки, то не совсем ува-

жительные возгласы (Эй, вы, боженьки, лодыри!), а иногда мольба, вырвав-

шаяся из души в момент крайнего отчаяния. Именно эта мольба, благодаря

высокому и почти трагическому регистру голоса производит сильнейшее

впечатление:

«Я устал! Дай мне, господи веры и сил!

Но прошу лишь о том, о чем раньше просил —

До конца не терять эту тонкую нить,

Не устать, не сломаться, не сдать, не остыть!

Упаси, сохрани, сбереги, огради

Эту боль, что пылает в горячей груди,

Этот свет, что мне вера дарует в пути

Защити, защити...>

(«Прости мне, осень, откровения...»)

Неизвестно, на какой путь выведет небо человека, который взывает

к нему не часто и с неособым благоговением, но всегда праведным серд-

цем...

***

«Я с рожденья одною ногой в мире вечных туманов...>>

Н.Джинчарадзе

Мы сидим в каком-то тихом, уютном трактире, глубоко под землёй,

потому что большинство этих вот трактиров старого Тбилиси находятся в

отстроенных под старину подвалах, куда спускаешься по коротким и узким

каменным лесенкам...

Бессильное осеннее солнце тихо просачивается через цветные стёкла

овальных форточек, и ложится на наши руки...

Среди нас два иностранца — Иапп и Иорг, — наши близкие друзья и,

можно сказать, ангелы хранители «Кавказского дома>> — представители на-

шего постоянного <<донора>> — Европейского фонда HORIZON.

Все мы — человек шесть — только что из «Кавказского дома», где наши

гости осматривали недавно профинансированную ими звукозаписываю-

щую студию, и прослушали несколько песен из нового диска Ники — «Из

чьей-то тени...>>. Это первая продукция нашей студии, записанная также

благодаря фонду HORIZON.

Иорг Хенле — учредитель фонда — человек особо чувствительный и

тонкий знаток музыкального искусства — под впечатлением прослушанных

произведений, — особенно запал ему в сердце: «Остров» — одна из лучших,

на мой взгляд, песен, написанных уже в период работы нашего автора в

«Кавказском доме>>. Он просит меня перевести слова на немецкий, я пере-

вожу, и Иорг ещё больше расчувствовался: « Как мне это понятно!» — гово-

рит он тихо...

<<Глазам поверить не могу, просто

Передо мною наяву остров...

И кто-то машет мне рукой, Боже!..

Не может быть! Не может быть! Может...>>

(«Остров»)

Потом, как-то заговорили о первом воспоминании, и оказалось, что

никому не нужно было особенно беспокоить свою память, —

все довольно быстро поделились самыми первыми, мерцающими картинками туманного

детского сознания, и всплыли на поверхность пугающие куклы, непонят-

ные предметы, тени, странные движения или неожиданные взгляды...

А вот Ника, человек сравнительно новый среди нас, строго (как подоба-

ет человеку военному) разделяющий слова от чувств, и, к тому же, не при-

выкший говорить о себе, тем более о таких вот очень личных, «глубинных вещах»,

— явно переборов в себе барьер, как-то вымолвил, что... он помнит

своё рождение... Какое-то туманное движение, выход из очень уютного,

защищённого места в огромное, чужое, холодное пространство... в воздух

без опор... И часто его строки напоминают мне об этом эпизоде, об этой

удивительной памяти тела и души, которая, наверное, окажется способной

запомнить ещё одно расставание — на этот раз с уже полюбившейся Землёй,

и выход в ещё более огромный мир — мир без имени и без границ.

Но «печальному барду» во всех мирах вселенной пока что видится

только тьма, хотя он знает, что быть так не может: где-то должен сущест-

вовать «свет»:

«Я на грани миров, и ни в тот, и ни в это не вхож, —

Тьма с обеих сторон, а ведь где-то же должен быть свет...>>

(«Свиданье с грозой»)

Как мы видим, крайняя замкнутость души поэта «невхожесть>> ни

в один из миров вселенной — «зримый» и «незримый», — довольно четко

осознаётся самим поэтом и переживается им как состояние в самой сути

повреждённой души. Но также явно выражено жизнеутверждающее начало

этой творческой личности, которому часто удаётся взрывать эту замкну-

тость и впускать в своё сердце, как будто широко раскрывшее объятья, весь

мир: Бога, и природу, и людей:

«Добрый вечер, люди, звёзды, небо, ветер!

Здравствуй, Господи, земной тебе поклон!

Поздний час, но мир сегодня добр и светел, —

Видно в жизнь и сам до чёртиков влюблён».

(«Застольная>>)

Остаётся только пожелать нашему барду и его слушателям почаще ис-

пытывать такое умиление, такое необыкновенное состояние сердца.

P. S. Заканчиваю я своё предисловие в один из самых напряжённых и

опасных периодов в жизни Грузии: несмотря на беспощадное сопротивле-

ние со стороны власти, она переизбрана всем многонациональным народом

страны, измученным, но набравшимся смелости. И Тбилиси, и «Кавказс-

кий дом» переполнены иностранными журналистами, как обычно бывает

в таких случаях. Некоторые из них, а это всегда молодые женщины, при-

обретают по несколько экземпляров только, что выпущенного диска Ники

Джинчарадзе, чтобы подарить его своим подругам в Берлине или в Пари-

же... и все грустно произносят почти одни и те же слова: «Ведь у нас так не

поют», имея в виду то глубокое переживание любви и женщины, о котором

мы только что говорили.

Наира Гелашвили

3.10.2012

OT ABTOPA

Честно говоря, я никогда не задумывался о том, чтобы издать сбор-

ник стихов. Видимо, причиной этого является моё предпочтение песенного

жанра. Стихам, как таковым уделялось гораздо меньше времени, внимания

и усилий. Хотя началось всё именно с них в возрасте, в котором нормаль-

ные люди и читают-то, наверное, по слогам. Кажется, мне было семь, или

восемь, но, не смотря на возраст, я уже тогда отличался любвиобилием к

прекрасному полу, и постоянно был в кого-нибудь влюблён. Муза практи-

чески не покидала меня, и я постоянно что-нибудь сочинял, естественно

в тайне, естественно ничего не записывая и естественно ни до кого не до-

нося плодов своего «творчества». Запомнилась строчка из стихотворения,

в котором я объясняюсь в любви сразу трём девочкам, абсолютно серьёз-

но втолковывая им, почему и за что отдаю предпочтение той или иной из

них:

<<Тебя же, Ира, я не так люблю,

Поскольку предан я Алёне...>>

Потом, в уже гораздо более зрелом возрасте, однокласснику прислали

письмо в стихах, и поскольку сам он со стихосложением не дружил, от-

дуваться — хотя признаюсь, что не без удовольствия — приходилось мне.

Потом было выпускное сочинение на свободную тему, которое неожидан-

но для всех и даже для самого себя я написал в стихах, причём вызвано

это было скорее ленью, готовиться по школьной программе, а не каким

бы то ни было усердием. Потом была армия, где я начал кое-как играть

на гитаре, слушал В. Высоцкого, А. Розенбаума, Б. Окуджава, иногда, бо-

леющий юношеским максимализмом, от которого не избавился и по сей

день, пытался что-то писать. Потом... А вот, что было потом, как-то и не

вспоминается...

И вот, лет, наверное, пятнадцать назад, разочарованный очередным

творением своего кумира — А.Розенбаума, серьёзно решил попробовать на-

писать песню и предложить её мэтру. И пошло, и пошло, и пошло. Песен

получилось около десятка, пора было «ловить>> Александра Яковлевича.

Уехал в Питер. Там с помощью ныне покойного Николая Серафимовича

Резанова (лидера группы «Братья Жемчужные») на студии «Ночное так-

си>> удалось пару раз встретиться с Розенбаумом, о чём сам он, конечно, и

не вспомнит. Слава богу, тогда у меня хватило ума не соваться к нему со

своими глупыми предложениями.

На сегодняшний день, процесс написания новой песни, для меня самое

приятное занятие, — невозможно описать, что испытываешь при этом, и ка-

кие ощущения тебя переполняют.

Однажды познакомился с музыкантом, композитором, аранжировщи-

ком Геннадием Бит Малкишу, и впервые записался с музыкальным сопро-

вождением. Затем, через некоторое время с помощью друзей смог выпус-

тить свой первый некоммерческий диск «Год за десять». Так получилось,

что теперь его слушают, чуть ли не по всему миру, конечно ни в тех масш-

табах как хотелось бы, но всё-таки.

Два года назад поэтесса Раиса Музыченко пригласила меня в «Кавказ-

ский дом» на презентацию своей книги, где я узнал о существовании клу-

ба русскоязычных бардов, познакомился со многими из них. А ещё через

несколько месяцев произошла судьбоносная, для меня, встреча с руково-

дителем «Кавказского дома» писательницей общественным деятелем На-

ирой Гелашвили. Собственно всем, что происходит со мной и вокруг меня

с момента этой встречи, я обязан этому замечательному человеку. Мне

приходилось общаться с огромным количеством людей, но такого впечат-

ления на меня не производил никто и никогда. Абсолютное здравомыслие,

невероятная работоспособность, выдающиеся организаторские способнос-

ти, талант писателя, поэта, публициста переплетаются в этой женщине с

материнской заботой обо всех, даже иной раз, совершенно посторонних,

нуждающихся в помощи людях, случайно попавших в поле еë зрения, с

необыкновенным вкусом образованнейшего человека, с кроткой беззащит-

ностью огромной, открытой, а потому легко ранимой души. Именно Наира

заставила меня собрать, упорядочить и, что самое главное, закончить массу

начатых давным-давно стихов и песен, подготовить их к изданию. Только

благодаря ей, были осуществлены проекты позволившие выйти в свет этой

книге, а так же одноимённому СД диску. Да, что там говорить: само назва-

ние «Из чьей-то тени...>>, — предложено ею. И именно словами благодар-

ности Наире, которых я, как обычно, просто не нахожу, наверное, и стоит

закончить вступительное слово к этому изданию. Спасибо.

Н.Джинчарадзе

https://stihi.ru/2023/02/04/747

© Copyright: Николай Джинчарадзе